Офицеры ничего не возразили на его слова, но босконские привычки были еще слишком сильны в них. Поэтому в течение трех дней погибли еще трое из новых руководителей. Тогда Киннисон созвал новое совещание в своем кабинете.
— Среди вас присутствуют трое, кто не был на предыдущем совещании, — объявил новый фраллийский тиран. — Однако они читали стенограмму, и мне не нужно повторяться. К сказанному добавлю только то, что добьюсь полного взаимопонимания и сотрудничества, даже если мне придется перебить всех вас и ваших преемников. Вы свободны. Можете идти.
Убийства обессиливали Киннисона — изматывали морально и физически. Это было подло и жестоко — хуже, чем всадить нож человеку в спину: у несчастных не было ни малейшего шанса на спасение. И все-таки он продолжал убивать.
Когда Киннисон в первый раз очутился в укреплении колесоидов на Альдебаране I, то действовал не задумываясь. Если была хоть какая-то надежда на успех, линзмены шли вперед. Проводя разведку на Джарневоне, он думал ненамного иначе. К счастью, тогда он взял с собой Ворсела, но все равно — решение всех проблем зависело только от него самого.
И только теперь Киннисон начал понимать, что больше не мог действовать с прежним безрассудством. Он пришел к мысли, что необходимо пересмотреть Кодекс земного линзмена, с горечью признав правоту Надрека. От него требовалось больше, чем отдать свою жизнь на полпути к победе. Он должен выжить в любых условиях и довести начатое дело до конца. Ему предстояло учитывать каждый фактор риска, чтобы добиться цели наименьшей ценой.
Так он размышлял, восседая безоружным на троне тирана Фралла, когда во дворец вернулся премьер-министр. Тот внимательно изучил обстановку и попросил нового властителя об аудиенции.
— Позволь мне поздравить тебя, тиран Ганнель, — вкрадчиво проговорил он, очутившись в кабинете. — Не могу сказать, что я удивлен, поскольку некоторое время с одобрением наблюдал за тобой и твоими действиями. Ты полностью оправдал мои ожидания. Установленный тобой режим правления функционирует превосходно. Ты в короткое время наладил согласованную работу государственного аппарата. Тем не менее полагаю, что ты недостаточно информирован.
— Возможно, — с заметной долей иронии согласился Киннисон. — О чем именно?
— Я отвечу на твой вопрос. Знаешь ли ты, кто истинный правитель Фралла?
— Мне известно, кто был им, — сделав ударение на предпоследнем слове, сказал землянин. — Но принадлежи реальная власть тебе, Алкон не совершил бы столько грубых ошибок.
— Если это комплимент, то благодарю. Конечно, тебе известно, почему я не предотвратил их. Я хотел, чтобы тиран Фралла был самым сильным из всех фраллийцев. И могу сказать без лести, что сейчас он именно такой. Вот почему предлагаю тебе добавлять слово «сэр», когда ты будешь обращаться ко мне.
— В свою очередь благодарю за оказанную честь. Я буду обращаться к тебе так, когда ты будешь называть меня «Ваше Высочество» — не раньше.
— Не будем торопиться. Лучше вернемся к твоему вопросу. Очевидно, ты не знаешь, что тиран Фралла — кто бы им ни был — открывает мне свои мысли.
— Я подозревал, что в прошлом нечто подобное практиковалось. Но в таком случае знай и ты, что я верю тому, кто верит мне, — правда, не могу не признать, что за свою короткую жизнь я встретил лишь несколько таких личностей. Честно говоря, ты не вызываешь у меня никакого доверия, и я открою тебе свои мысли ровно настолько, насколько ты откроешь мне свои.
— Бахвальство — признак невежества, Ганнель. Ты даже не знаешь, что я могу убить тебя в любой момент. Достаточно нескольких твоих неосторожных слов, и тебя не будет в живых. — Фосстен не повысил голоса, но в его тоне послышалась явная угроза.
— Не заставляй меня воспроизводить все последствия подобного замечания, — Киннисон тоже говорил спокойно, с полным сознанием своей силы. — Интересно ли тебе, почему я так уверен в том, что ты не примешь мое предложение обоюдно открыть наши мысли?
— Очень интересно.
— Потому что я подозреваю тебя в связи с линзменом Икс-А-Икс из Галактического Патруля. Возможно, ты и есть тот линзмен.
Услышав обвинение, Фосстен не выразил ни малейшего удивления.
— Пока у меня нет подтверждений такого подозрения, — добавил Киннисон, — но должен тебе сказать, что, как только они появятся, ты умрешь, причем без всякого воздействия моего разума, — просто под прицелом моего излучателя.
— Все и вправду становится очень интересным, — проговорил премьер, и его рука потянулась к потайной кнопке.
— Не дотрагивайся до выключателя! — резко приказал Киннисон. Он не совсем понял, почему Фосстен не скрыл своего движения.
— Могу я спросить почему? Это всего лишь… — Я знаю, что это такое, и мне не нравятся мыслезащитные экраны.
— Не будь ребенком, Ганнель, — усмехнулся Фосстен. — Тебе известно не хуже меня, что твое обвинение абсурдно. Но я все обдумал и решил, что наше взаимное недоверие не будет непреодолимым препятствием для совместной работы на благо Босконии. Я все больше убеждаюсь, что среди фраллийцев ты отличаешься своим разумом и лучше других сможешь распорядиться властью тирана. Мне было бы стыдно без нужды убивать тебя — тем более что в будущем ты, возможно, согласишься с моим предложением.
— Возможно, — сказал Киннисон, — но, полагаю, едва ли вероятно. — Решив, что знает причину столь странной уступчивости премьера, он добавил: